| Незавершенность прошлого –
одна из характерных черт армянской истории. Прошлое не получало своего
естественного завершения из-за постоянных нашествий завоевателей, поэтому
настоящее было в чем-то незаконно, непрочно. Человек, народ еще жили
в прошлом, поэтому неприятие неожиданно возникавшего настоящего, часто
нелогичного, нежеланного, с привнесенными чужими нравами, оборачивалось
стремлением к восстановлению прошлого (не к отрицанию его как у латиноамериканцев
и не снятию как у западноевропейцев), к созданию условий для его естественного
завершения. Будущего нет без и вне завершения прошлого. Создание будущего
исходит как из настоящего, так и из прошлого. И если в западноевропейской
истории то, что было (прошлое) уже не нуждается в продлении своего бытия,
а настоящее и будущее естественно впитывают его результаты, то в армянской
истории общество должно было по необходимости тратить время и усилия
на восстановление и завершение прошлого, чтобы создать естественные
предпосылки для будущего.
Проблемный стержень, смысл армянской истории и естественная предпосылка
армянской философии истории состоит в утверждении ценности своего самостоятельного
развития в политической и культурной областях. Поражение в политической
сфере вело к усилению сопротивления и подкреплению тенденции автономного
развития в культуре и, в особенности, в религии. Примеры: автономность
армянской религиозной (христианской) традиции, армянское летоисчисление,
отношение к своему языку, алфавиту как к особой, Богом данной ценности,
сложившиеся в раннем средневековье (см., в частности, гимн письменам
неизвестного автора из «Жития Саака и Месропа») и т.п.
Как указывал Н.Адонц, в религиозном пантеоне Араратского (Ванского царства)
выделялась отдельная группа богов. «Это - боги покоренных стран, которых
надпись на «двери Мгера» называет «боги чужих языков». Или, что то же
самое, - уточняет Адонц, - «боги других (чужих) стран» . Из того, что
древние армяне отождествляли выражения «боги других стран» и «боги других
языков», следует, что в древнеармянском пантеоне существовал бог армянского
языка. Стоит ли после этого удивляться, что ученик Месропа Маштоца Корюн
сравнивает своего учителя, возвращающегося в Армению с созданным им
армянским алфавитом с ветхозаветным Моисеем, принявшим от Бога скрижали
с законами для своего народа. «Даже великий Моисей не так ликовал, -
писал Корюн, - спускаясь с горы Синайской; не скажем что больше, а гораздо
меньше (радовался). Ибо муж-боговидец, получив у Бога богописанные заповеди
и держа их в руках спускался с горы; но он был печален из-за неблагодарного
народа, который … вероломно поклонялся идолу, отлитому им самим, чем
заставил носителя заповедей божьих сокрушаться сердцем и горько рыдать,
ибо по сокрушенным скрижалям очевидна скорбь несшего их. Но с этим блаженным
(т.е. Маштоцем)… случилось не так, как было в примере том… Они (царь
и епископ) в сопровождении многих знатных нахараров выступили из города,
встретили блаженного на берегу реки Ерасх, и после любезных приветствий
вернулись оттуда в город с возгласами радости, духовными песнями и громогласными
величаниями. Так они провели несколько дней в праздничном ликовании»
.
Как известно, христианство лишь в начале V века прочно укоренилось в
сознании армянского народа. Это произошло не только потому, что Библия
была переведена на армянский язык, но и потому, что в народном сознании
прочно запечатлелось то, что письмена столь почитаемого родного языка,
не похожие ни на какие другие, были дарованы Маштоцу и через него всему
народу самим Богом. Примечательно, что Корюн уже в первой строке своего
сочинения «Житие Маштоца» подчеркивает божественное происхождение армянского
алфавита. А в «Житии святых Саака и Месропа», написанном, как полагают
специалисты, в IX веке, помещен настоящий гимн армянским письменам,
исполненный подлинного религиозного восторга и вдохновения, и не имеющий
аналога в мировой литературе:
О дивные достохвальные письмена!
О изумительные знаки, великолепно очерченные!
Героическая ступень нашего подъема,
Непознанная и познанная,
Близкая и далекая!
Безгласная и красноречивая,
Словоохотливая и молчаливая!
Гонец наш,
Постоянно скачущий на оседланном коне!
Бескрылая птица!
Безногий ходок,
Оставаясь, в то же время уходишь,
Быстрый и неподвижный,
Пребывающий на месте и не имеющий места…
Как же теперь тебя назвать?
Мыслимым или осязаемым,
Небесным или земным,
Божественным или человеческим –
Не знаю, каким словом тебя назвать.
Стою ошеломленный у врат твоих,
Пребываю в растерянности перед словом твоим,
Смущаюсь стиха твоего,
Меня волнует твоя мелодичность,
Мучаюсь, восславляя тебя,
Возношусь, чтобы познать тебя.
Стоит также отметить, что отказ многих армян от перехода
в лоно греческой церкви объяснялся, в частности, тем, что был связан
с необходимостью смены языка богослужения с армянского на греческий
(на чем настаивали иерархи греческой церкви).
Христианская историография в Армении с самого своего зарождения имеет
национальный характер. Если в Византии и в западной Европе сначала появляются
«Церковные истории» (имеется в виду именно становление христианской
историографической традиции), то в Армении первый христианский историографический
труд носит название «История Армении» (именно под этим названием труд
Агатангелоса известен историку пятого века Л.Парбеци). И хотя Агатангелос
пишет о христианизации Армении, его работа насыщена не только религиозным,
но и патриотическим пафосом. Национальный характер раннесредневековой
армянской историографии наиболее ярко проявляется у М.Хоренаци (5-й
век). Это был первый христианский армянский историк, осознавший необходимость
изучения дохристианской армянской истории, политических и культурных
традиций. Было ли у него осознание преемственности дохристианской и
христианской армянских культурных традиций не вполне ясно, однако восхищение
христианского историка подвигами языческих царей своей Родины и противопоставление
славного (языческого!) прошлого и безрадостного настоящего (см. «Плач»
Хоренаци, в котором он, среди прочего критикует пороки современного
ему духовенства) позволяет говорить о нем как об основателе подлинно
национальной армянской историографической традиции.
Но существование жизнеспособной национальной культурной традиции в условиях
непрекращающейся экспансии (политической и религиозной) необходимо предполагает
выработку способности усвоения всего ценного и плодотворного, что имеется
в других традициях, даже в тех, которые осуществляют экспансию и пытаются
силой навязать свои стандарты и идеалы. Ясно, что такое усвоение должно
опираться на собственную культурную традицию. Это усвоение должно быть
таким, чтобы обеспечивать возможность дальнейшего развития ассимилированного
элемента уже в рамках собственной культуры. Отсутствие такого механизма
усвоения может привести в условиях политической и культурной экспансии
к переходу части общества в лоно политически и экономически более обеспеченной
и осуществляющей экспансию культурной традиции. Исследование этого вопроса
в армянской истории – одна из основных проблем армянской философии истории.
Примеры: богатая переводческая традиция и ее роль в упрочении национальной
культуры, последствия контактов армянских религиозных деятелей с греко-православными
и католическими с точки зрения упрочения армянской религиозной традиции,
усвоение западноевропейской философии учеными Гладзоро-татевской школы
и использование ее в богословских спорах с целью отстаивания автокефальности
армянской церкви. С другой стороны, важно выявить, при отсутствии такого
механизма, причины ненасильственной ассимиляции больших масс армянского
населения (в восточных провинциях Византии, Тайке и Кларджетии).
Система аргументации, разрабатываемая идеологами армянской церкви для
защиты тезиса ее автокефальности и независимости от греческой, была
направлена на осуществление двух взаимосвязанных целей: противостоять
идеологическому натиску оппонентов в ходе теологических споров, и убедить
собственную паству в истинности отстаиваемых положений с тем, чтобы
воспрепятствовать переходу армян в лоно халкидонитской церкви. И если
аргументация для «внешнего использования» включала в себя главным образом
собственно теологические аргументы и ссылки на высказывания отцов церкви
( например, на формулу Кирилла Александрийского «В воплощенном Слове
одна натура»), а также некоторые философские положения, то аргументация
«для внутреннего использования» органично включала в себя, часто в неявном
виде, философско-исторические аргументы. Так, очень важным аргументом
в защиту истинности теологии армянской церкви, являлось обоснование
того, что она находится в полном согласии с учением Григория Просветителя
(Святого Григория), помещенным в «Истории Армении» Агатангелоса. Этот
аргумент включал в себя не только указание на необходимость следовать
национальной религиозной традиции, что само по себе в средние века было
достаточно эффективным, но и важный философско-исторический контекст.
Дело в том, что царь Трдат, на которого опирался в своей деятельности
Григорий Просветитель и о деяниях которого (после принятия им христианства)
с восхищением пишет историк, являлся для армян олицетворением сильной
национальной государственности, способной обеспечить независимость родины.
Таким образом, действенность аргументации, имеющей, главным образом,
теологический характер, оказывается связанной с идеями философии истории
и общественно-политическим идеалом.
Армянские философы XIV века И.Воротнеци и Г.Татеваци, развивавшие сенсуалистические
традиции Гладзоро-Татевской философской школы и воспринявшие некоторые
проблемы и идеи западноевропейской средневековой философии через труды
Варфоломея Болонского и Петра Арагонского, находились на переднем крае
борьбы армянской автокефальной церкви теперь уже против притязаний главы
римско-католической церкви. Это обусловило переплетение в аргументации
армянских мыслителей христологических, собственно философских, со ссылками
на Аристотеля, и философско-исторических моментов. В дискуссиях номиналистов
Гладзоро-Татевской школы и доминиканских проповедников, стоявших на
позициях реализма, философская проблема универсалий рассматривалась
в тесной связи с церковно-догматической проблемой об отношении вселенской
и национальной церквей. «Признание индивида, единичного, «главной, истинной
и предпочтительной сущностью», усиленно акцентируемое Иоанном Воротнеци
и Григором Татеваци и являвшееся, - как отмечает С.Аревшатян, - главным
аргументом татевцев, противопоставлялось «реалистическим положениям
униатов как обоснование приоритета отдельных, национальных церквей,
от существования которых зависит существование общего христианства»
. И хотя доминиканские проповедники нашли некоторую поддержку в среде
армянского духовенства, которое надеялось с помощью обещанной папой
взамен согласия на «унию» военно-политической поддержки, обеспечить
безопасность страны в условиях угрозы внешнего нашествия, защитники
автокефальности армянской церкви имели значительно больший успех, поскольку
в своей аргументации они опирались на богатый исторический опыт взаимоотношений
Армении с византийской церковью и государством, когда подобные политические
надежды взамен уступок, казалось бы, только в церковно-догматической
сфере, оборачивались крупными политическими потерями для страны в целом.
Таким образом, философско-исторический контекст решения философских
проблем проявлялся в Армении в отстаивании ценности самостоятельного
существования и в номиналистической традиции армянской философии (Давид
Анахт, Татеваци, Воротнеци). Особое внимание также уделялось проблеме
свободы воли (Езник Кохбаци, Татеваци, Воротнеци ). Номинализм, свобода
воли (индивида) и проблема национального единства – вот три основные
темы средневековой армянской философии.
Как же преломлялись в общественной жизни эти философско-исторические
установки армянских мыслителей? Каково было отношение индивида, различных
слоев армянского общества к своей собственной истории? Для чего писали
историю Армении армянские историки, чего армяне ждали от знания, понимания
своей истории? Насколько это знание и понимание помогало принимать решения
в конкретных ситуациях? И здесь крайне скупы как древние, так и современные
авторы. В чем причина этого молчания? Насколько армяне учились и учатся
на «уроках истории»? (См, например, философско-исторические аргументы
противников «унии» с католической церковью, основанные на анализе результатов
уступок армянской церкви перед идеологическим натиском греческой). В
чем причина «невнимания» к урокам собственной истории? (См. бесконечные
сетования армянских историков на отсутствие национального единства в
прошлом и отсутствие такого единства почти на всем протяжении армянской
истории. Чего стоит, например, фантастическая неуступчивость лидеров
партий Дашнакцутюн и Гнчак по вопросу о выработке единой, хотя бы в
некоторых основных аспектах, программы действий перед лицом страшной
угрозы физическому существованию западных армян в 1908-1914 гг.). Все
эти вопросы также должны находиться в центре исследований философии
армянской истории.
В Бехистунской надписи персидского царя Дария I упоминаются три армянина.
Первый – это безымянный армянский царь, возглавивший восстание за независимость
своей родины. Второй – это полководец персидской армии армянин Дадаршиш
(Дарий в своей надписи подчеркивает его национальную принадлежность),
которого персидский царь посылает во главе своих войск для подавления
восстания армян. И третий – это армянин Арка (арм.-царь, в надписи также
указывается его национальность), который возглавил антиперсидское восстание
в Вавилоне, и, как утверждает надпись, провозгласил себя царем Вавилона.
Поразительно, но эта ситуация в миниатюре не только предваряет положение
армян в эпоху византийского господства, но и архетипически воспроизводится
далее в каждую историческую эпоху.
Чем руководствовались в своем выборе армяне, делавшие выдающуюся военную,
политическую карьеру вне Армении, даже тогда, когда их таланты могли
найти свое применение и на Родине? Так, во время правления Багратидов
в Армении, ряд военных и государственных деятелей армянского происхождения
были проводниками имперской византийской политики, носившей, по преимуществу,
антиармянский характер. Актуальность исследования механизмов этого выбора,
думается, очевидна. Понять внутреннюю мотивацию этого нелегкого выбора
безусловно выдающихся армян между позицией отстаивания своей национальной
идентичности и переходом в лоно другой традиции (в политико-идеологическом
и культурном смыслах) – одна из наиболее актуальных проблем армянской
философии истории.
Но при этом важно обстоятельно разобраться во взаимоотношениях этнического,
конфессионального и политического в армянской истории. В какой мере
конфессиональные факторы предопределяли этнические, т.е. в какой мере
отход от армянской религиозной традиции вел к ассимиляции, переходу
в лоно другого этноса, в каких условиях это происходило и почему. Каким
образом этническая самоидентификация предопределила допускаемые формы
религиозного выбора, политической деятельности, культурного поведения?
Нашли ли эти проблемы отражение в армянской средневековой историографии?
По всей видимости, нет. Однако, имеется ряд исторических сюжетов, заслуживающих
пристального анализа. Расскажем о некоторых из них.
В 1865 году бывший священник, армянин по имени Барсег (Василий), родом
из деревни Сокут гавара Утик исторической Армении (вблизи города Шеки
современного Азербайджана), который, еще будучи христианином, оставил
надпись на армянском языке на камнях построенного им матура (часовни)
в селении Гис в том же гаваре, решил принять мусульманство. Этим шагом
он хотел приблизиться к осуществлению своей мечты – захватить власть
в гаваре, опираясь на помощь персидского шаха. Его внук Хаджи Челеби
впоследствии стал основателем династии Ширванских ханов . По-видимому,
под влиянием своего бывшего духовного предводителя, армяне – жители
села Сокут (ныне Сокутлу) также приняли мусульманство. Современное «азербайджанское»
население этой деревни – потомки тех вероотступников армян. Разумеется,
ассимиляция не произошла мгновенно, сразу же вслед за сменой вероисповедания.
Определенное время, возможно в течение века, а может быть и больше,
эти бывшие христиане говорили на армянском языке, сохраняли некоторые
культурно-психологические черты характера, традиции. Но факт остается
фактом: ассимиляционный процесс пришел к своему логическому концу –
современные жители села Сокутлу отождествляют себя с этническими тюрками
(«азербайджанцами»). Насколько типичными были такие явления в армянской
исторической действительности?
В XIII-XIV веках католические миссионеры впервые проникают в Армению
и Киликийское армянское государство. Нельзя утверждать, как было указано
выше, что их проповеди имели большой успех у армян, однако верно то,
«что часть армянского населения юго-восточных областей Армении и Киликийского
государства, приняв католичество, откололось от армянского общества,
а впоследствии была ассимилирована в своем большинстве либо мусульманским
окружением, либо католической средой – при переселении в европейские
страны» .
В гаваре Гохтн исторической Армении испокон веков жило армянское население.
Именно здесь был создан первый армянский эпос, отрывки из которого в
исполнении гусанов в сопровождении бамбирна удалось услышать Мовсесу
Хоренаци, о чем он сообщает в своей «Истории Армении». В XIII-XIV веках
жители ряда сел этого гавара (Джаук, Апракунис, Гандзак, Коцкашен, Каракуш,
Салитах и др.) приняли католичество. Потомки этих новообращенных армян-католиков
во второй половине ХVII в. по-видимому, не без давления персов, приняли
ислам. Несмотря на то, что до сих пор они сохранили некоторые старые
«армянские» верования и традиции, трансформировав их на мусульманский
лад, полная их ассимиляция в теперь уже тюркской («азербайджанской»)
среде является неоспоримым фактом. Другими словами, в настоящее время,
жители этих деревень называют себя азербайджанцами, хотя по своему происхождению,
они, в большинстве своем являются армянами.
Что побуждало армян отказаться от связи со своей национальной церковью?
И наоборот, что удерживало их от этого шага ведь, как уже было сказано,
в целом, плоды миссионерской деятельности католиков, были невелики.
Что, наконец, обеспечивало успешное сопротивление исламизаторской, ассимиляторской
политике персидских ханов и турецких султанов и, наоборот, каков механизм
подчинения этой политике, какими изменениями культурно-психологического
облика, сознания, внутренней духовной жизни сопровождается денационализация,
в данном случае, представителей армянского этноса. В современных условиях
ответы на эти вопросы, в особенности в связи с «ненасильственной» ассимиляцией,
приобретают чрезвычайно важное значение. И как бы ни было трудно и больно
обсуждать эти проблемы, это необходимо делать во имя будущего.
Прежде всего, надо отчетливо осознать тот факт, что наряду с героическим
отстаиванием своего национального своеобразия, армянская историческая
действительность дает нам в достаточном количестве такие примеры, когда
даже живущие на своей земле армяне, постепенно теряли свой национальный
облик, превращаясь в «персов», «турок», «азербайджанцев», «греков»,
«грузин». В данном случае речь идет, главным образом о ненасильственной
ассимиляции. В то же время, политика насильственной ассимиляции часто
не приносила желаемых для ее проводников плодов, так что дело здесь
заключается не только в том, насколько сильным было внешнее давление,
но и в том, насколько мощными были в материальном и духовном отношении
те факторы, которые противодействовали ассимиляторским тенденциям. По
отношению к армянам диаспоры речь может идти об особых механизмах общинной
жизни, обеспечивающих развитие общины и каждого ее члена как носителя
своеобразной культурно-психологической целостности, присущей армянскому
этносу.
Далее, важными представляются результаты воздействия на национальное
самосознание народа периода 14-20 вв., периода почти полного отсутствия
государственности, зависимости, ощущения беспомощности и т.д.? Безрадостное
прошлое перестает негативно действовать на общество лишь тогда, когда
оно будет адекватно понято, осознано, а его негативные последствия преодолены
в новых исторических условиях. В какой мере этому преодолению способствовали
события новейшей армянской истории конца ХХ века? Насколько геноцид
армян 1915-1923 гг. продолжает оказывать влияние на формирование мировоззрения
современного армянина, определяет его деятельность, нравственный выбор
в различных ситуациях?
Представляет большой теоретический и практический интерес исследование
проблемы театральной и художественной одаренности армянской политической
элиты. Армянские историки и писатели не перестают гордиться тем, что
один из сыновей царя Арташеса I, Вруйр, был поэтом, что царь Артавазд
II, сын Тиграна Великого был автором трагедий на греческом языке, что
политические деятели новейшего времени, такие как Левон Шант и Аветис
Агаронян были известными писателями. Они ощущали себя актерами на политической
сцене, играя свою «роль» предельно искренне и честно. Но не является
ли эта «театральность» причиной их несостоятельности как политических
деятелей? Может ли позволить себе политический лидер быть предельно
искренним даже перед собственным народом, даже перед своими близкими?
Ведь этой искренностью и честностью могут воспользоваться и недруги?
Артавазд II погиб как трагический герой, которым восхищались даже римские
историки, не склонив своей головы перед женой коварного Антония, Клеопатрой.
Он, как и многие другие армянские политические деятели, часто руководствовался
при принятии важнейших политических решений горячим сердцем поэта и
своими моральными принципами. Конечно, было бы хорошо, если бы политические
деятели других стран поступали бы аналогично и принимали бы решения,
оставаясь в рамках общечеловеческих ценностей. Однако, исторический
опыт свидетельствует о том, что выдающиеся политические лидеры руководствуются
при принятии решений исключительно политической целесообразностью, вытекающей
из геополитических интересов их государств, а не моральными принципами,
общечеловеческими ценностями и горячим сердцем. Чего стоят, например,
ленинский декрет «О турецкой Армении» в качестве давления на Турцию
и Германию, и дальнейшие союзнические отношения Советской России с кемалистской
Турцией, продолжившей в 1921-1923 годах политику геноцида армян? То
же самое можно сказать и о «предательской» позиции Франции по отношению
к армянам горной Киликии. Все объясняется просто – политические лидеры
руководствовались при принятии судьбоносных для армян решений не принципами
справедливости и милосердия, не общечеловеческими ценностями, а исключительно
геополитическими интересами их государств.
В заключение приведем замечательные слова латиноамериканского мыслителя
Хосе Гаоса. «Необходимо не отвергать прошлое, но принять его через Aufhebung
(снятие – А.Г.)…, перестраивать себя не по заимствованной внешней мерке,
но в соответствии со своим собственным прошлым, имея при этом в виду
свое собственное будущее ».
Назад
|