СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

Публикуемый материал, посвя- против «царизма» и «российско-

щенный личности знаменитого го империализма», практически

российского генерала Андраника всегда (за исключением лишь 2—

Озаняна (Сасунского), чье 140- 3 лет в эпоху «позднего сталиниз-

летие отмечалось в 2005 году, ма») возвеличивал его оппонен-

представляется весьма актуаль- та — чеченского националиста

ным в свете современных веяний. Шамиля. Деятельность таких лю-

Речь, к сожалению, идет о тенден- дей, как Андраник Сасунский, за-

ции противопоставления наро- малчивалась. Но столь же есте-

дов Кавказа России. ственно было бы теперь воздать

Андраник Сасунский, яркая, должное человеку, действовавше-

хотя и незаслуженно забытая лич- му во имя интересов российской

ность, представляет собой при- государственности даже тогда,

мер сплочения народов Кавказа       когда она уже не существовала.
вокруг России. Такая позиция се
годня называется исследователя-     С.В.Волков
ми «андраникизмом», и она за-
служивает всяческого внимания,         Воспоминания русского офи-

поскольку, получив распростра- цера Колмакова, ближайшего

нение, вполне может быть пред- сподвижника генерала Андрани-

ложена в качестве альтернативы ка представляют безусловную

кавказскому «шамилизму», тем ценность. Самый тяжелый пери-

более, что она является не порож- од в истории Армении оказыва-

дением российской государ- ется драматичным отрезком ис-

ственной мысли, а явлением, выз- тории и других православных на-

ванным к жизни историческими родов, включая жителей необъят-

реалиями. ной России.

Совершенно естественно, что Величие Андраника Сасунского

прежний режим, ненавидевший отнюдь не только в его ратных

историческую российскую госу- подвигах, но и в осознании общ-

дарственность и восхвалявший и ности судеб народов православ-

почитавший всех, кто боролся ной византийской ойкумены, и в

Российский генерал Андраник Озанян, за свою доблесть получивший имя Андраник Сасунский

Андроник с Верховным Патриархом — Католикосом всех армян Геворком V.

1918 г.

пропаганде необходимости их совместной борьбы за свое выживание. По сути, разработанная Андраником Сасунским идеология стала философией морального и физического выживания духовно родственных православных и восточноправо-славных народов. Последовательным утверждением этой идеологии и словом, и делом на протяжении всей своей жизни Андраник Сасунский приобрел славу героя не только среди армян, но и среди греков, славян, ассирийцев, езидов.

Автор воспоминаний поручик Колмаков с особым уважением и солдатской любовью подчеркивает, что имя Андраника Сасунского «прославляет даже наше забайкальское казачество там, вдали от Кавказа, в глухой Сибири». И действительно, в отрядах Андраника Сасунского сражались представители самых разных народов. Среди русских сподвижников генерала были и кадровые офицеры, и казаки. Правой рукой Андраника Сасунского современники нередко называли бесстрашного езидского священника Джан-гира-Агу, с оружием в руках отстаивавшего честь неугодных ту-рецким поработителям народов.

Нет ничего удивительного в том, что горячий патриот Армении стал эпическим героем многих народов, ведь Андраник Сасунский не был узким националистом и видел в объединении православных и восточноправослав-ных народов ту здоровую силу, которая способна остановить насилие. Генерал с гордостью заявлял: «Я не националист. Я признаю только одну нацию — нацию угнетенных. Там, где угнетенные, там и мой меч». Пример Андраника Сасунского как нельзя лучше доказывает, что подлинно общечеловеческое и всечеловеческое достижимо не отрицанием национального, а, напротив, через обращение к собственным национальным истокам, к своим лучшим традициям.

Будучи убежден, что «солдатам место на поле брани», Андраник Сасунский после завершения антиосманского сопротивления на Кавказе отправился на помощь братскому греческому народу, желая внести свой вклад в дело освобождения понтийцев от ту-

рецкого ига. В своем обращении к армянскому народу в 1921 году он призывал армян поддержать справедливую борьбу греческого народа: «Проснись, армянский народ! О чем ты думаешь? Сегодня — повод для восстановления твоего достоинства... Помоги своему Великому Христианскому Брату Востока, чтобы и он помог тебе быть или не быть».

Призыв Андраника Сасунского нашел тогда широкий отклик среди армян. Несмотря на чинимые препятствия со стороны властей западных держав и некоторых исламских стран, Андраник Сасун-ский рвался в бой за греческую свободу. 14 июня 1921 года он писал: «Я решил принять участие в войне между Грецией и Турцией, будучи уверенным, что мое участие в боевых действиях, насколько бы оно ни было скромным, будет способствовать успеху греческой армии и соответственно неудачам турок и таким образом не может не послужить облегчению участи нашей родины».

К сожалению, этим планам не суждено было сбыться. Появление на фронте формирований легендарного генерала могло бы во многом переломить ход событий в пользу греков. Однако предательство стран Антанты, и прежде всего Франции, сдавшей свои позиции в Понте и Киликии турецкой армии, а также усиленная поддержка кемалистского режима со стороны большевиков привели к внезапному поражению поначалу успешно осуществлявших боевые действия греческих вооруженных сил. И специально разработанный

план операций военных против турок так и не был воплощен в жизнь.

Плачевные результаты греко-турецкой войны еще раз доказали необходимость четкой координации действий православных и восточноправославных народов и стали еще одним свидетельством того, что по-настоящему опереться в критической ситуации эти народы могут только друг на друга. Подобные мысли Анд-раник Сасунский высказывал неоднократно.

При чтении воспоминаний поручика Колмакова об Андранике Сасунском невольно приходят на ум слова замечательного русского философа С.Н.Трубецкого: «Всякое великое событие в жизни какого-либо народа превращается в социальное представление, которое продолжает жить и развиваться в нем; всякая великая личность, иногда еще при жизни, канонизируется в бессмертном образе народа-героя. И в такой канонизации, в своем социальном представлении, великие личности и великие события истинно переживаются и усвояются всем народом, становятся его историей, пребывающими элементами или факторами общего сознания. История народа превращается таким образом в его откровение, иногда в библию; и такое откровение народа нередко значительнее, историчнее самой действительности, тех случайных, давно минувших событий, которые послужили ему остовом».

Х.Г.Политидис, И.Ю.Зая

К единству! 2, 2005

Историческая Армянская рота

Долго ехали по России, по ее обширным полям... Приехали в Ростов и соединились с эшелонами добровольцев-армян, едущих из Киева, Харькова, Москвы. Студенты, курсистки — все стремились на защиту своей родины. Соединившись в два эшелона, поехали дальше...

Приехали в Туапсе. Сели мы на пароход и после четырехдневного путешествия на палубе парохода под проливным дождем при сильном морском ветре приехали на пристань Поти, измученные, усталые, но с сознанием, что мы почти на Кавказе.

Мы ждали своего вождя. Но где он? И кто будет им? Кто поведет нас за собой, готовых положить нашу жизнь за родину на этих дорогах? Где он? Он оказался здесь, в Тифлисе, рядом с нами, но он был болен и телом и душой. Болен от всех интриг, которыми опутали его, благородного, доверчивого, великого, маленькие люди, чуждые страданиям народа, — люди, для которых почести и слава, добытые хотя бы и преступными путями, были дороже интересов народа. Это был знаменитый вождь армянского народа генерал Анд-раник, имя которого прославляет даже наше забайкальское казачество там, вдали от Кавказа, в глухой Сибири. К нему мы и устремились. К нему, седому генералу с измученным лицом, лежавшему в постели.

К еДИНСТВу! 2, 2005

Долго мы беседовали с генералом и просили его сформировать отряд, ядром которого могла бы стать наша рота. Генерал не соглашался. Тяжело было нам, сознававшим, что в Закавказском сейме враги армянского народа совершают свое нечистое дело...

Собралось тысяч двадцать турецких армян, тоже ждавших Андраника. И решили мы показать тем, кто нас предавал, что есть еще люди, готовые постоять за себя. Надо было уничтожить Закавказский сейм, это гнездо предательства. Через четыре часа мы должны были привести в исполнение наше решение. Мы выстраиваемся. Мрачны были лица солдат, глаза горели решимостью. Каждый понимал важность момента. Но вот с правого фланга раздалось громкое «ура!» по всему фронту, и мы увидели его, нашего долгожданного отца Андраника, его величественную осанку, гордо поднятую голову и эти глубокие, удивительные глаза, и услышали его могучий голос, который проник в наши сердца, зажег в них яркое пламя огня: «Вы звали меня, я пришел. Остановитесь! Я поведу вас против палачей армянского народа. Оставьте сейм. Эти предатели не будут страшны, когда мы сокрушим внешнего врага — турка. Солдатам место на поле брани, а не здесь, в этом гнезде разврата и предательства. Я принимаю командование вами. Быть может, сам Бог послал мне вас».

И мне почудилось, что из глаз этого железного человека пока-

Св. Эчмиадзин —

духовный центр армян и езидов

тилась крупная слеза. Так ли было это? Я помню только, что у нас у всех стояли слезы на глазах. Новое громовое «Кеццэ Ан-драник» было ответом на его речь. Началось формирование отряда. Погрузились в вагоны, поехали в Александрополь. Мне лично не верилось и казалось, что это сон, тот дивный сон, о котором я там, в далекой глухой Сибири, не раз мечтал...

В Александрополе нас обмундировали. 10 апреля 1918 года наш отряд сибиряков направился к Ахалкалакам, получив приказ от генерала Андраника не переходить, согласно перемирию с Турцией, пограничной черты по реке Арпачай.

Сам генерал задержался на сутки в Александрополе для распоряжений по пограничной службе. Мы шли без него трое суток. Впереди ехала наша кавалерия. И неожиданно последовала остановка. В чем дело? Показывают на армянина-крестьянина, который с полными ужаса глазами что-то рассказывает, показывая рукой по направлению к недалеко лежащей деревне, откуда клубом поднимается дым. Выясняем у него, что курды и татары вырезали шесть деревень: Туз-Карабах, Чивтали, Казанчи, Кайкули, Кизель-Килеса, Шеста-

Ну.

Взяв с собою сотню кавалерии, мы поскакали по направлению к деревне. О! Ужас! Женщины, дети, старики валялись в лужах крови. Одни не движутся, другие мучаются в предсмертных судорогах. Жуткая действительность! По сравнению с ней все пережитые нами до того ужасы показались такими ничтожными... Впервые тут вполне ясно уразумел я всю глубину голгофы армянского народа...

Солнце поднималось все выше, день был жарким, но жара не казалась томительной и тягостной. Была бодрость в горном воздухе. И несмотря на ужас положения страны, на которую надвигался бесчеловечный враг, в этом удивительном воздухе рождались невольные грезы о счастье. Такова, вероятно, волшебная сила гор... Надо было, видимо, мне попасть в армянские горы, чтобы уяснить себе сложную психику армянина, то угрюмую, как скала, то наивно

нежную, как свирель пастуха, то неистовую, как горный поток, то полную отчаяния, как пропасть между гор. Только тут я стал сердцем понимать их жизнь, их своеобразную народную музыку, песни, пляски... И передо мной открывался совершенно новый, неведомый дотоле мир, полный особых красок, особого ритма, особого течения, но обстоятельства тогдашних событий не давали мне возможности спокойно жить и наблюдать окружающую любопытную жизнь армянской деревни. Мы жили, как на вулкане: в стране были турки. И действительно, от Андраника вскоре пришло извещение: вопреки договору турки двинулись на Алек-сандрополь и взяли его. Мы были окружены со всех сторон. Приказ Андраника гласил: «Защищаться и удерживать противника до моего приказа, умрите все, но не пропускайте турок».

Пехота рассыпалась в цепи. Кавалерия поскакала во фланг противнику. Пулеметы установили на крышах домов и в цепи пехоты. С левого фланга слышна была орудийная канонада. Андраник с бывшими у него частями вел бой с наступающими турками.

Но вот полетели снаряды и на нас, с треском разрывались они на крышах, среди деревни. Дети, женщины, старики побежали — село опустело. Затрещали пулеметы, ружейный огонь не умолкал. С визгом летит снаряд и с гулом разрывается. Несколько наших всадников вместе с лошадьми падают окровавленными, среди них двое из нашей Сибирской роты.

Потянулись арбы, нагруженные домашним скарбом эвакуировавшихся крестьян. Гнали скот. И все это тянулось мимо наших позиций всю холодную дождливую ночь. Шесть или семь деревень эвакуировались. Все беженцы собрались в деревне Чивта-ли, расположенной в красивой долине, пересекаемой в нескольких местах ручейками. По сторонам виднелись высокие горы, верхушки которых были покрыты туманом, который то опускался чуть ли не до подножья, то вновь поднимался, оголяя снеговые вершины, куда змейкой тянулась шоссейная дорога. С ужасом смотрели беженцы на эту дорогу, но которой через некоторое время им надо было подниматься.

Андраник стал перебрасывать части: беря один взвод из роты, посылал его неизвестно куда. Мне, как офицеру Западного фронта, показалась странной такая переброска, которая ничего хорошего не предвещала. Но через некоторое время Андраник, заметив, видимо, мое изумление, объяснил, показывая пальцем: «Видишь, вот 1-я рота, 2-я рота, там пулеметы и артиллерия, а вон и кавалерия».

Я взглянул и поразился: все было на нужном месте, каждая рота, пулеметы, артиллерия и кавалерия.

«А вот и ваши места», — указал он на окопы, откуда, как черные угольки, выглядывали солдаты.

Через некоторое время Андраник поднялся в горы по шоссе для того, чтобы очистить от банд и турок дорогу для беженцев. Нам же приказал защищать занятую нами позицию и постараться, чтобы все беженцы двигались по шоссе.

Моросил холодный дождик. Беженцы целыми семьями сидели под открытым небом, под дождем...

— Вы забыли, офицеры, что
ваше дело — поступать так, как
подскажет вам ваша совесть, но
я должен вам откровенно ска
зать, — с трудом переводя дух,
говорил Андраник, и каждое его
слово ложилось, как удар хлыс-
та, — считаю для себя и для сво-
его отряда единственно верным
решением — драться до конца.

— Но ведь это явная гибель! — возражали прибывшие.

— Возможно, что и гибель. Тем не менее, на мой взгляд, вам надо следовать нашему примеру.

— Это бесцельно, — повторяли одни, — лучше сдаться.

Андраник удивленно смотрел на них.

— Сдаваться туркам? — пре
зрительно бросил он им воп-
рос. — Разве это люди, которым
можно сдаваться? Разве они спо-
собны отнестись с благородством
к врагу, который им сдается?
Они ограбят вас, как самые обык-
новенные мелкие воришки, по-
издеваются над вами, и ваше сча-
стье, если убьют, предваритель-
но не поистязавши вас...

Хачкар — армянский поклонный крест

К сожалению, Андраник не сумел убедить их. Они отправились в Санаин сдаваться в плен. И случилось то, что генерал предсказывал, — часть сдавшихся была перерезана турками, другая часть спаслась бегством в лесах.

В это время армянское, или, по терминологии турок, араратское, правительство заключило мир с турками (имеется в виду мирный договор между Турцией и дашнакским правительством, заключенный 4 июня 1918 г. в Батуме). Нам предложили сдать позиции и отступить.

Андраник послал гордый ответ правительству:

— Не приемлю вашего позорного мира. Не умел и не сумею быть рабом турок.

По требованию Турции наш отряд армянское правительство объявило отрядом бунтарей, за действия которого оно не отвечает, и мы были объявлены вне закона.

К единству! 2, 2005

Андраник выстроил весь отряд, и прозвучала его горячая речь: «Кто не боится холода, голода, смерти, для кого дороги интересы своего народа, тот пойдет со мной. Трусов я не беру и не помилую. Кто боится, пусть идет в Эриван, но предупреждаю: оставшиеся со мной должны умереть с честью. Денег, хлеба, обмундирования у меня нет и мало

снарядов, но у меня есть вера в вашу силу и в вашу сознательность долга перед родиной».

Громовым «ура» покрыли солдаты слова любимого генерала. Все до единого поклялись умереть с ним и не быть рабами турок. И двинулся отряд по шоссе мимо озера Гокча, молоканских деревень Еленовка, Семеновка и дальше. 12 июня мы вступили в Ново-Баязет. Отдохнули два дня и перебрались по горам через Селимский перевал, миновали много мусульманских деревень. Никого из мусульман не тронули...

К единству! 2, 2005

Нам нужно было во что бы то ни стало пробиться в Сисиан. Но путь был прегражден большими татарскими деревнями Тупи, Ургут, Агуды, Вагуды. Поддерживаемые турецкими агентами, чувствуя приближение турок, они ощущали себя хозяевами положения — нападали на беженцев, на армянские деревни, вырезали, жгли, грабили. При нашем приближении они открыли огонь. Ничего не оставалось делать, как вести наступление. Два дня наступали, разнесли многочисленные татарские банды. Открыли дорогу на Сисиан. Разместились в армянских деревнях Пернакот (Брнакот), Уз, Караклис.

День был жарким, невыносимо пекло. Я повел наступление на гору. Солдаты, осыпаемые сверху градом пуль, карабкались по скалам, падая то убитыми, то ранеными. Отлично зная своих солдат, я был уверен, что за мной они пойдут куда угодно, но меня поразило то, что новые, совершенно невоенные люди так же смело шли со мной на смерть. Только тут я понял не разгаданную многими армянскую душу: достаточно им было почувствовать, что в лице простого русского поручика они видят опору России, которая их не предает, как в течение этой пятилетней войны предавали их татары, грузины и, к сожалению, даже мы, русские, этого было достаточно, чтобы каждый рядовой армянин стал героем.

Я пришел к заключению, что это народ поразительного геройства, но нуждающийся в достойных руководителях, которым он мог бы доверять. Многие ли из нас шли к ним с такой открытой душой, чтоб они могли нам довериться? Мы не шли, а своих руководителей, к сожалению, у них было мало, а тех, что были, Россия направила на Западный фронт, откуда татары и грузины не пропускали их на родину. И вся трагедия этого маленького геройского народа, преданного России, была в том, что он оставался, как стадо без пастыря, травимый окружающей злобой и ненавистью. За что? Я не мог никогда этого понять. И приходилось принимать единственное объяснение, что Россия посылала на Кавказ недобросовестных людей, лишенных государственного смысла.

Мы идем и все ближе и ближе подвигаемся к вершине горы. Громкое дружное «ура» пронеслось в воздухе диких скалистых гор. Мы на вершине горы. Перед нашими глазами предстала дивная красивая природа Карабаха: высокие-высокие в облаках горы, громадный зеленый лес и так приятно греющее полуденное солнце.

Внизу видели бегущих аскеров и татар.

Пришла бумага — отступить: турки меня обошли. Собрали ра-

Ереван. Мемориал геноцида армян в 1915 г.

ненных и убитых и спустились в Герюси... Но турки нам грозили каждый день. Каждый день делали набеги на армянские села, и каждый раз отбивались они с большими для них потерями. Кричали нам угрожающе, присылали записки: «Сдайтесь, а то и с вами будет то же, что и с бакинцами; мы там вырезали тридцать тысяч армян, изнасиловали всех жен и всех девушек». В нас все кипело и больно было слушать подобные вещи.

Но вот пришло от Нури-паши письмо, в котором он говорил: «Мы, турки, — победители всего мира. Баку взят, сдайтесь и вы. Андранику, его солдатам и офицерам дарую жизнь, если сдадите оружие; если не сдадите, я разнесу весь Зангезур, а вас предам позорной казни, как не подчинившихся турецкой власти».

Андраник ответил ему: «Я двадцать лет дерусь с вашим правительством, и не было еще случая, чтобы я сдавал оружие, и сейчас не сдам; идите на нас, померимся силами».

Мы были в Тифлисе... Куда ехать? Что делать? Двое оставшихся в живых солдат готовы были идти за мною, куда бы я ни повел их, в Сибирь ли, на Дон ли. Но как ехать, зачем? В этой чуждой когда-то мне стране лежат теперь вечным, непробудным сном самые близкие мне люди. Люди, светлая память о которых связала меня с их страдальческим народом, как с родным, как со своим собственным. И я, сибиряк, остался среди армян. Остаюсь жить и хочу умереть здесь.

Я прошел по всем городам и селам Кавказа, где живут армяне, и весь этот путь был усеян трупами. Трупами армян. Будет ли этому кровавому кошмару конец? И когда он настанет? Слишком велики силы, соединившиеся против армянского народа в целях его истребления. К этим силам присоединились сейчас и стихия, и болезни, и голод. И все же я верю в прекрасное грядущее этого народа, героя на поле брани, и верю в светлую миссию этого народа-мученика на Востоке. Я верю в близость восхода для него солнца новой жизни, и я жду этой зари вместе с ним...