Захлебывающаяся в противоречивом водовороте мнимого международного права и уповающая на благосклонность гуманного омута, армянская нация столетиями демонстрировала фантастическую способность хвататься - в самый последний миг! - за последнюю соломинку Веры и выживать - вопреки логике, вопреки расчетам арифметиков, вопреки истории. Демонстрация этого умения, секрет которого кроется, вероятно, в формуле удивительного армянского иммунитета (между прочим, научно и идеологически еще не фиксированного) , всегда воспринималась мировым сообществом извращенно. Политически эта формула выводилась из понятия "демон" или "монстр", хотя этимология самого понятия "демонстрация" объективно не позволяет подобной вольности. Впрочем, в отношении именно к армянской нации объективный подход никогда не становился главенствующим; "демонической" называют нашу нацию тюрки, "кавказским монстром" - международное сообщество. Совсем как при Лоуренсе Аравийском. . .

В середине прошлого столетия великий Костан Зарьян, пребывавший в состоянии беспросветной апатии, ставил-таки Крест над историей народа; "Право же, каким это образом рассеянная по миру нация с истощенным (к тому же) до критической отметки генофондом способна обеспечить национальное воспроизводство, если следующая после Геноцида генерация в лице своей мужской половины - этакие быки-производители - либо погибла на фронтах Второй мировой (в количестве 300 тысяч) , либо отбывала срок в советских лагерях?"
Иррационализм - торжество и традиция армянской истории, антитеза логике и расчетам мудрых арифметиков; шестидесятые годы XX века явили на поприще национальной жизни блестящую плеяду физиков и лириков, антагонизм между коими именно в армянском своем отражении не предполагал даже стихотворного антагонизма. Вне зависимости от преследуемых наукой или эстетикой задач каждый представитель поколения шестидесятых был панацеей армянской болезни (не средиземноморской периодической лихорадки, как часто именуют армянскую хворь, а перманентного осознания чувства потерянной Родины). В этом, собственно, и кроется специфика "армянской оттепели": она разбудила аппетит нации.
Той нации, естественный прирост которой на хронологическом интервале целого тысячелетия (срок, в течение которого успела взрасти и цивилизационно определиться не одна европейская культура) составил простой арифметический нуль; тем не менее даже этот демографический показатель - вопиющий в пустыне международного безразличия Глас! - оказался не в состоянии умерить родинообразующие амбиции армянского народа. В двадцатом столетии именно Арцаху суждено было стать целью изголодавшегося желудка национального организма.
Представленное завсегдатаями мирового "бистро" международное сообщество, предлагающее изголодавшимся по справедливости народам свои испеченные на кухонной плите глобальной политики блины, может и не принять аппетита нации, у которой отнята Родина; хищник всегда любит представляться вегетарианцем; проблема в том, что первый - карабахский! - блин оказался не комом. Впрочем, он вверг в коматозное состояние мнимую нравственность высокого цивилизованного общества; оно закрыло свои глазки "семью печатями" и инсценировало (как это уже неоднократно бывало) летаргический сон.
Посему необходимо на официальном уровне выработать, в первую очередь, "армянский стандарт" и не особенно обременять себя усилиями на предмет самоцельного достижения "международных". Именно армянский стандарт предопределил победу в Карабахской войне, и именно ему мы признательны достижениями суверенной государственности. Независимость НКР - это, в первую очередь, независимость национального мышления, и вместе с тем - первое звено на пути объединения Родины.

Назад